Биография Н.А. Римский-Корсаков

Н.А. Римский-Корсаков прожил долгую творческую жизнь. Он проявил себя как замечательный композитор, талантливый дирижёр, преподаватель консерватории, автор серьёзных музыкально-литературных сочинений. Среди последних назовём «Основы оркестровки», «Учебник гармонии». Из под его пера вышли музыкально-критические статьи для «Петербургских ведомостей». Но есть в его творческой биографии произведение, стоящее особняком от других литературных произведений – это книга воспоминаний «Летопись моей музыкальной жизни». Она заняла большое место в его творческой жизни, что не удивительно, ведь он потратил 30 лет на её написание. «Летопись» представляет собой в какой-то степени дневник жизни и творчества композитора. В этой книге Николай Андреевич немало страниц уделяет тому, как много и напряжённо пришлось ему учиться различным видам музыкальной деятельности. Затем период ученичества сменился периодом учительства. Римский-Корсаков стремился не только передать профессиональные знания будущему поколению, но и воспитать в нём дух самоотверженного служения русскому искусству. Прочитав «Летопись», я задумалась: кем, всё-таки, был Римский-Корсаков, учеником или учителем? Это и стало основой моей работы.

На начальном этапе своей жизни он, конечно же, был учеником. Как и все великие композиторы, очень рано начал проявлять интерес к музыке. Родители его не были известными музыкантами, но определённые музыкальные способности у них имелись. Они частенько музицировали дома, в городе Тихвине, на стареньком фортепиано. Отец довольно порядочно играл по слуху и часто певал, аккомпанируя себе сам. Вокальными пьесами его были, по большей части, нравоучительные стихи. Дядя, Павел Петрович, обладал огромными музыкальными способностями и бегло играл по слуху целые увертюры и другие пьесы. У матери слух был тоже очень хороший. И хотя музыка тогда не производила сильного впечатления на будущего композитора, игре на рояле его учили. На самом деле он мечтал о море. Его родные – , внушили Нике «чувство долга, ответственности, порядка».

Первой его учительницей по фортепиано была некто Е. Унковская, соседка. Потом маленького Николая стала обучать гувернантка семейства Фель. Будучи кадетом Петербургского Морского корпуса, он брал уроки у господина Улиха, виолончелиста в Александрийском театре. Но, сознавая степень музыкального дарования своего подопечного, Улих отказался давать уроки и посоветовал обратиться к настоящему пианисту. Таким образом, его учителем стал Ф.А. Канилле. Канилле был профессиональным музыкантом. Он же предложил Римскому-Корсакову заняться сочинением, познакомил с музыкой великих композиторов, таких как И.С. Бах, Л. Бетховен, Р. Шуман, М.И. Глинка и помог ему сделать решающий шаг в будущую карьеру. А именно, ввёл его в «Могучую кучку» и познакомил с самим М.А. Балакиревым, который и стал надолго следующим учителем Римского-Корсакова.

Балакирев произвёл на будущего композитора огромное впечатление: «Превосходный пианист, играющий всё на память, смелые суждения, новые мысли и при этом композиторский талант, перед которым я уже благоговел». Балакирев учил его инструментовке, объяснял форму музыкальных сочинений, знакомил с лучшими произведениями зарубежных и русских композиторов. «В то время я уже действительно страстно любил музыку» - вспоминал Римский-Корсаков. Балакирев высоко оценил его композиторские способности и сразу предложил заняться сочинением симфонии. Он требовал переделывать произведение по много раз, работать над ним медленно и вдумчиво, приучая ученика к усердию, терпению, но при этом считал необязательным знание контрапункта и гармонии.

Летом 1871 года Римскому-Корсакову предложили должность профессора практического сочинения и инструментовки, а также руководителя оркестрового класса. «Если б я хоть капельку поучился, если б я хоть капельку знал более, чем знал в действительности, то для меня было бы ясно, что я не могу и не имею права взяться за предложенное мне дело, что пойти в профессора было бы с моей стороны и глупо и недобросовестно. Но я – автор «Садко», «Антара» и «Псковитянки» - я был дилетант, я ничего не знал. Я был молод и самонадеян, самонадеянность мою поощряли, и я пошёл в консерваторию». Итак, Римский-Корсаков стал учителем. Но каким? Из его воспоминаний следует, что он имел весьма смутное понятие о строении фуги и музыкальных формах, не писал никогда в жизни ни одного контрапункта, не знал даже названий увеличенных и уменьшённых интервалов, аккордов. На первых порах ему приходилось «притворяться, что всё, мол, что следует, знаешь» и «хватать на лету сведения от учеников». Осознав, что ничему не научил своих первых воспитанников, Римский-Корсаков пришёл к твёрдому убеждению, что ему следует самому изучить такие музыкальные науки, как контрапункт, гармония. «Незаслуженно поступив в консерваторию профессором, я вскоре стал одним из лучших её учеников» - подводит итог Римский-Корсаков в своей «Летописи».

В оркестровом классе ситуация сложилась аналогично. Первые два года Римский-Корсаков держал свой класс в достаточно приличном состоянии. Он хорошо освоился в дирижировании симфонических вещей, но оставался крайне неопытным в аккомпанировании солистам и в управлении оперой. Поэтому Николай Андреевич принял решение отказаться от оркестрового класса консерватории, чтобы вновь стать учеником. Практиковал с морскими военными оркестрами, с ученическим оркестром Придворной капеллы, постоянно изучал приёмы Направника. Благодаря этому он, впоследствии, достиг успеха в дирижировании и «мог благополучно вести концерты и даже оперные представления».

Весною 1873 года Римский-Корсаков был назначен инспектором музыкантских хоров морского ведомства, а также должен был наблюдать за учениками-музыкантами, стипендиатами данного учреждения. Воодушевлённый новой педагогической работой, композитор старается глубоко изучить устройство и технику оркестровых инструментов. В сезон 1873\74 г. Римский-Корсаков работал над составлением «по возможности полного учебника инструментовки и с этой целью составлял различные наброски, записи и чертежи, относящиеся до подробного объяснения техники инструментов. Мне хотелось поведать миру по этой части не менее, как всё». Но вскоре он понял, что на такой обширный труд у него просто не хватит сил. А читающий «толстейший учебник» только бы запутался в подробных описаниях всевозможных систем. «Но зато я, вечно проверяя себя на практике в музыкантских хорах морского ведомства, а в теории трудясь над учебником, лично приобрёл значительные сведения по этой части» - писал Римский-Корсаков на страницах «Летописи». И, таким образом, он уже во второй раз проделал путь в обратном направлении: от учителя к ученику.

В начале 90-х годов «Могучая кучка» распалась. Но в русской музыкальной культуре вакуум не возник. Дело было продолжено беляевским кружком. Его «музыкальным главою» стал Римский-Корсаков, а это значит, что ему приходилось выполнять и некоторые педагогические функции. «Я был значительно старше других… по возрасту; – вспоминал Николай Андреевич, - я был общим учителем членов кружка, в большинстве случаев кончивших консерваторию под моим руководством или хотя бы несколько у меня поучившихся. Глазунов учился у меня немного и вскоре перешёл на отношения моего младшего товарища. Лядов, Дютш, Соколов, Витоль и другие стали моими учениками по инструментовке и свободному сочинению. Несколько позже я стал вести своих учеников начиная с гармонии, следовательно, таковые, как Черепнин, Золотарёв и другие, оказывались моими учениками уже всецело. Таковым главою кружка признавал меня и сам Беляев». «Каждый из молодых композиторов кружка обыкновенно первому мне показывал своё новое произведение и пользовался моей критикой и советами, – писал Римский-Корсаков – По мере же приобретения самостоятельности в творчестве, я старался менее и менее оказывать на бывших своих учеников какое-либо давление и радовался на их вырабатывающуюся самостоятельность». Эти слова свидетельствуют о педагогической чуткости Римского-Корсакова. Он ничуть не огорчается, что мало-помалу его главенство «начали разделять Глазунов и Лядов». Умудрённый жизненным опытом, он понимает, что роль учителя, равно, как и ученика, не является вечной, а по мере надобности перетекает одна в другую.

Римский-Корсаков не жалеет сил на подготовку будущего дирижёра Глазунова: «Он знал оркестр и оркестровку лучше, чем я во время первого своего выступления; сверх того я мог руководить им и давать ему советы. Пока я не нашёл возможным выпустить его как дирижёра, он не выступал». По-доброму завидует Николай Андреевич своему подопечному: «Выступая впервые как дирижёр, он был счатливее меня в этом отношении», - и ниже, с горечью замечает: «Мне же в моё время никто не помогал и не советовал».

Но Римский-Корсаков продолжает учиться. В сезон 1888-1889 годов в оперную жизнь Петербурга вихрем ворвался превосходный немецкий капельмейстер Мук. В своих произведениях он употреблял Вагнеровский способ оркестровки, который поразил Римского-Корсакова: «и с этих пор приёмы Вагнера стали мало-помалу входить в наш оркестровый обиход». «Я был доволен новою струёю, влившеюся в мою оркестровку», - писал Римский-Корсаков. Кроме того, Вагнеровские лейтмотивы значительно ускоряли сочинение. Именно благодаря Вагнеру опера-балет «Млада» имела такой оглушительный успех.

Композитор занимался не только музыцированием, но и пробовал даже писать критику на самого себя: «Работая над этим, я почувствовал, что у меня не хватает не только философского и эстетического образования, но даже знания нужнейших терминов по этой части». Но, несмотря на это, он продолжал упорно штудировать философские учения Льюиса, что не осталось незамеченным для его здоровья и понятия о нравственных ценностях человека.

В последнее время у Римского-Корсакова зародилась мысль написать учебник оркестровки с примерами исключительно из его собственных сочинений. Эта работа заняла у него всё лето. Но небывалый по своей грандиозности замысел всё-таки был осуществлён и читатели учебника открыли для себя не только Римский-Корсакова-композитора, но и Римского-Корсакова-литератора.

Композитор пробовал составлять учебник форм и учебник теории гармонии, но вместо простых и дельных советов из-под его пера вышли «какие-то философские мечтания». В конце концов, он бросил эту деятельность и приступил к написанию своих воспоминаний, которые носят теперь гордое название «Летопись моей музыкальной жизни». Да-да, та самая «Летопись», из-за которой и была затеяна вся эта работа. Римский-Корсаков писал, что в ней одна лишь правда «и это составит её интерес». Как видите, он оказался прав.